Опасная премьера

Четыре угла, красные ограждающие канаты, которые, то разделяя игроков, то сталкивая вместе, разгоняют кровь по жилам с бешеной страстью корриды. Кто здесь жертва, кто охотник – сказать трудно. На этом ринге (который так легко в нужный момент превращается в любовное ложе) всё готово к вечному поединку. Поединку, где зло сталкивается с добром, распутство с невинностью, циничность с добродетелью. Сталкивается... и побеждает. 9 октября Рязанский театр драмы открыл свой 222-й сезон «опасной» премьерой: эротический трагифарс «Опасные связи» по пьесе Леонида Филатова, написанной по сюжету одного из наиболее ярких романов XVIII века, книге Шодерло де Лакло.

Обаятельный мерзавец
Для постановки спектакля был приглашён известный московский актёр, режиссёр и хореограф, заслуженный артист России Сергей Виноградов. «Опасные связи» – это его первая работа на рязанской сцене, хотя для рязанских любителей театрального и киноискусства его имя давно и хорошо известно.

После окончания Высшего театрального училища им. Б.В. Щукина Сергей работает один сезон в «Сатириконе», где играет в знаменитых «Служанках». Затем Театр Романа Виктюка: «Баттерфляй», «Лолита» и вторая версия «Служанок». После распада театра уходит в самостоятельное плавание: Московский «Театр Луны», театр им. Моссовета, кино, режиссёрские работы по всей России, телепроекты. О том, как установились не опасные, а плодотворные связи Сергея Виноградова и Рязанского театра драмы, мы говорили с режиссёром буквально за час до сдачи спектакля накануне премьеры.

– Всё началось с того, что прошлым летом полтора месяца я снимал в Рязани кино. Тогда я задействовал в своей картине примерно половину труппы Рязанского театра драмы, в том числе в одной из ролей была занята художественный руководитель театра Жанна Владимировна Виноградова. И от этой работы я получил колоссальное удовольствие, потому что всегда сразу ясно, есть ли у актёра школа или её нет. У труппы Рязанского театра драмы, я это говорю серьёзно, школа очень хорошая. И так слово за слово в процессе общей работы и возникла идея о спектакле. К Рязани я до прошлого лета относился индифферентно, прошлым летом – полюбил всем сердцем.

– О каком кино идёт речь?
– Это телепроект, который назывался ни много ни мало «Огни большого города». 24 серии, телевизионный художественный фильм. Ждём в конце осени на центральном канале.

– Рязанская постановка пьесы Леонида Филатова уже не первая ваша работа с этим материалом. Вы её ставили и в Москве, и в Сибири...
– Да, если пьеса ко мне попадает, то она меня не оставляет долго. Рязанский вариант очень сильно отличается от того, что я делал раньше, потому что я всегда иду от театра, от артистов и от того, какое время за окном. Я впервые взялся за эту пьесу девять лет назад, это было совсем другое время, другая страна и совсем про другое я ставил спектакль. Если раньше я ставил про страсть (если сказать одним словом), то сейчас я ставлю про Вальмона, хозяина жизни. Потому что Вальмоны сейчас заполонили всё пространство в стране, завоевали все позиции. Они чемпионы кинематографа, телевидения, правительства, муниципалитета. Такие обаятельные мерзавцы встречаются во всех кабинетах. Я попробовал в этой постановке вскрыть природу того, как им это позволяется, как они умудряются сквозь приличных людей пробраться на вершину.

– Вальмон, по-вашему, обаятельный мерзавец? Не чувствуете в нём глубоко несчастного человека?
– Нет, мерзавец – он же невероятно счастлив. Мерзавец – он тем и мерзавец, что он не сомневается в своей правоте. Он идёт по трупам, с удовольствием, безнаказанно, ему никто не посмеет в глаза сказать, что он мерзавец. За 10 лет страна очень поменялась, зло сейчас очень хорошо маскируется под добро. Зло уяснило, что старыми методами 90-х годов, нахрапом, сейчас ничего не возьмёшь. Сегодня зло очень хитро действует, очень обаятельно.

«Я ещё опасен»
Таким хитрым, обаятельным мерзавцем предстает и рязанский виконт де Вальмон в исполнении Максима Дмитроченкова. Он обаятелен даже в своей грубости и наглости. В стремлении к новой женской спальне он не будет искать ключик к дамскому сердцу, а просто вышибет ногой дверь. И будет прав. Потому что его там ждут. Сгорающая от вожделения молоденькая Сесиль (Анна Демочкина), так легко готовая расстаться со своим целомудрием президентша де Турвель (Марина Мясникова), искушённая и роскошная маркиза де Мертей (нар. арт. России Людмила Коршунова), забытая им, но не забывшая его графиня де Воланж (Светлана Котелевец).

Оправдывая свою славу соблазнителя, маркиз одерживает победу в каждом раунде, пока сам не оказывается в нокдауне. В своей поэтической версии романа Леонид Филатов не обрывает жизнь Вальмона дуэлью, а показывает зрителю героя в глубокой старости. Измождённый старик в инвалидном кресле он всё так же смеётся над зрителем, смакует свои победы, проезжает по галерее славы, где на высоких пьедесталах как восковые фигуры застыли его женщины. И глядя с высоты на постаревшего дамского угодника глазами этих женщин, зритель словно поднимается над ситуацией, оценивая и делая выводы. Галантный 18-й век минул, прошёл и 20-й переломный век... Каким будет нынешний? Есть ли ещё шанс что-то изменить? «На меня – мода, Я ещё опасен», – хриплым стариковским голосом провозглашает бывалый Казанова. Но кажется, будто слова звучат из уст нового поколения мерзавцев, которые буквально рвутся в бой: отодвигая Вальмона как отслужившую рухлядь в сторону, с хитро-торжествующей улыбкой его место занимает кавалер Дансени (Роман Горбачев).

Работая над этой пьесой в 1999 году, Леонид Алексеевич Филатов предугадал перемену в стране, которая в то время ещё только начинала происходить. Людей, которые живут не ради денег, становится всё меньше, а на первый план выходят люди, которые живут ради успеха, ради обложек журналов. Тогда это только начиналось, но Филатов всё это предугадал своим гениальным чутьём.

– Он сам видел вашу первую постановку?
– Да, конечно. Первая постановка прошла в самом начале 2001 года. Роль графини Воланж играла его жена Нина Шацкая. И был даже план, что финальный монолог в инвалидном кресле будет играть сам Леонид Алексеевич. Но ему стало хуже, и стали откладывать, потом, потом... Как это ни странно, несмотря на все броские и динамичные персонажи, которых он играл, он был очень застенчивым человеком и очень ответственным за каждое своё слово, каждый выход на сцену. И он тогда не счёл, что вполне готов. Жаль... Но то его участие, присутствие в зале мне очень помогало, и до сих пор я чувствую, что он нас видит.

– Как это произошло, что вы обратились к этой пьесе?
– Ещё в середине 90-х я начал искать инсценировку «Опасных связей», потому что я был влюблен в эту книгу, ещё до того, как увидел, на мой взгляд, гениальный фильм Стивена Фрирза и менее гениальный фильм Милоша Формана. Я искал текст, который может быть современен для постановки на сцене. Перерыл очень много книг, даже пробовал писать сам, но всё было вяло, скучно. Наконец, мне попался текст Филатова и я понял: это то, что нужно, поскольку он написал трагифарс. Когда возникает слово «фарс», то это означает, что автор (если это хороший автор) ставит точку. В разговоре об «Опасных связях» Филатов поставил точку. Он довёл все линии, все характеры до предела. Он начал выворачивать наизнанку, начал смеяться над ситуацией, смотреть на кипящие страсти сверху, отстраняясь от галантного 18-го века и взирая на него глазами жителя 20-го века.

Вообще Филатова очень трудно ставить. Его очень трудно побороть, потому что он писал не для постановки, а для чтения. Его пьесы в значительной степени не сценичны, поскольку его стих столь выразителен, что трудно противопоставить что-то из актёрского или режиссёрского арсенала столь же адекватное в плане выразительности его стиху. Именно поэтому я рискнул использовать так много пластики, что он, кстати, принял. Филатов был доволен, что спектакль получился яркий, современный, динамичный. Я читал очень много хороших пьес Филатова, и я досадую, что они до сих не поставлены («Любовь к трём апельсинам», «Дилижанс»). Я приезжал к нему в Барвиху, где он лежал в санатории, и полчаса мы тратили на мои вопросы, его ответы, а потом он сажал меня и читал новые страницы. Тогда он писал «Дилижанс» по «Пышке» Мопассана. Я обратил внимание, что на листе было не больше двух помарок. «Это беловик?» – спросил я. «Нет, черновик». Просто ему спускалось всё откуда-то свыше прямо строфами, листами, нисходило целыми эпизодами. Он мог не писать неделю, а потом за один день выдать десять листов. Гений.

– В этой постановке вы выступаете как режиссёр и хореограф. Как это совмещается с актёрской профессией?
– Я – Близнец по гороскопу, и для меня актёрство и режиссёрство – это как нормальный ход: правая нога, левая нога. Мне очень трудно прыгать долго на одной ножке. Я хочу идти вперёд: актёрство, режиссура – для меня существование в нескольких профессиях очень гармонично.

– Последнее время больше актёрских работ или режиссёрских?
– Последние два года я потратил на освоение профессии кинорежиссёра и создал два мегапроизведения, которые ждут экрана: «Огни большого города» и «Ермоловы». Я хочу дождаться того, как они пройдут по большому экрану, и тогда я смогу понять стоит ли мне туда окунаться. Писатель может работать в стол, а режиссёр должен работать на конкретную аудиторию, на конкретное время. Ложка хороша к обеду. И я хочу понять, придётся ли моя ложка к обеду всей страны.

– По своей первой профессии вы – математик, пусть и с неоконченным образованием. Как математическая логика мышления сказывается на творчестве?
– Высшая математика – это почти искусство. В высоких сферах она соединяется по своей фантазийности с искусством. Только есть одно отличие. В математике есть только один выход, один ответ, одно правильное решение. И, заглянув на последнюю страницу, его можно узнать заранее. А в искусстве у меня может быть один ответ, у вас – другой. Искусство более свободно, откровенно. И в этом смысле слово «откровенность» от слова «кровь»: если не будешь искренен, то своего ответа не найдёшь.

– Есть формула успешного спектакля?
– Есть формула, которую я вывел лет 15 назад, и пока она меня не подводила. Я считаю, что содержание лежит на дне формы. Осознанная форма уже есть содержание. Процесс осознания формы идёт от души, а не от мозга. Поэтому, например, я использую очень необычную хореографию, основанную на координации движений. Когда я предлагаю мои телесные комбинации актёрам, то у них на первой репетиции случается почти инсульт, заходит ум за разум. Очень трудно эту координацию вложить в головы, которые привыкли работать со своим телом как с конструктором. Я пытаюсь им предложить неадекватную хореографию и показать, что освоение хореографии должно привести к чувствам. То есть я убеждён, что содержание вторично по отношению к форме.

– Слушая, о вас складывается впечатление как о глубоко думающем человеке, пытающемся осознать какие-то глубинные процессы...
– Да, я пытаюсь делать только то, что меня интересует и волнует по-настоящему. Да, я пытаюсь думать и не хочу изменять этому правилу, даже если всё вокруг будет абсолютно противоречить моему размышлению. Я думаю, что когда-нибудь настанет пора, когда миром будет править разум, и в это слово я включаю и сердце тоже. Как замечательно Довженко дал определение интеллигентности: «Интеллигентность – это высшее образование сердца». Я надеюсь, что когда-нибудь это высшее образование сердца всё-таки возобладает в нашей стране. Когда-нибудь...

Беседовала Вера Новикова