«Погружение в музыку — это как падение в пропасть»

— А как вообще гитара появилась в жизни?
— Это вообще мистика. Однажды, возвращаясь из школы, я зашел к другу. Он жил в частном доме и у него часто собрались компании. В тот вечер кто-то пел, сам себе аккомпанируя на гитаре. В тот момент этот человек стал для меня главным, все остальное ушло на второй план… Был еще один шикарный момент. Раньше в Торговом городке регулярно проводились сельхозвыставки. Помню, из какого-то совхоза привезли трех племенных быков. Огромные, с кольцами в носу, они что-то лениво жевали в вольере, и одновременно из репродуктора доносился рок-н-ролл Чака Берри. Понятное дело, о том, что это был Чак, я узнал гораздо позже, но сам видеоряд и музыкальное сопровождение своим сюрреализмом меня тогда просто шокировало. Плюс «Битлз». Я их впервые услышал на набережной, случайно. Шел человек с переносным магнитофоном, звучала «Bad Boy», это первое, что я услышал из «битлов», и я, как на веревочке, так и пошел за этим человеком по его маршруту. Рыжий парень, Чак Берри, быки, человек с магнитофоном… Это они сыграли свою «роковую» роль в моей жизни, после чего я стал музыкантом, остаюсь им и горжусь этим.

— То есть, от музыки вы до сих пор не устали?
— Не то что не устал, наоборот, чем дальше, тем больше приобретаю к ней какой-то патологический интерес. Погружение в музыкальную жизнь — это как падение в пропасть.

«Джаз хочешь поиграть?»
— Начинали вы сразу с джаза?
— Нет, с рок-н-ролла. Когда я познакомился с этой музыкой, в Советском Союзе настал момент «оттепели», и хотя страна по-прежнему оставалась закрытой, западные музыкальные новинки понемногу просачивались. В Рязани в 60-70-х годах музыкальных команд было множество. В каждой школе — по нескольку ансамблей. Была такая радиоинститутская группа «Синие звезды», так вот у них почти вся программа состояла из хитов «Роллинг-стоунз».

Первым человеком, который меня посвятил в джаз, стал Александр Васильевич Семечкин. Этот человек изначально был «болен» джазом. От него вирус перешел ко мне. Помню, пришел в ресторан «Москва»: нормальная одежда, длинные волосы, сразу видно — музыкант. И он мне говорит: «Джаз хочешь поиграть?» Разумеется, я согласился, хотя, понятия не имел об этом направлении. Так что мой осознанный интерес к джазовой музыке зародился как раз благодаря Семечкину. В «Москве» я проработал 10 лет. На сцену выходили каждый день, выходной — понедельник, зарплата — 110 рублей, плюс — индивидуальные заказы. Хорошая зарплата.

— Вы никогда не хотели уехать из Рязани?
— Несколько раз уезжал, но исключительно по творческой необходимости. Например, я три года подряд не мог поступить в наше рязанское музыкальное училище. Меня не брали, потому что были длинные волосы и одевался нестандартно. А во Владимирское взяли, несмотря на внешний вид. Я закончил его по классу контрабаса. Но еще до училища, год работал в Калмыцкой государственной филармонии, в Элисте. Дело было в 1970-м, с группой «Вега» мы играли на танцах в горпарке, а рядом в Зеленом театре выступал ВИА из Элисты. Когда их антрепренер услышал нас, предложил профессиональную работу. И мы согласились. Из «Веги» превратились в «Черный тюльпан» и были официальным ансамблем, представлявшим Калмыкию. Кстати, в ресторан «Москва» я как раз устроился после возвращения из Калмыкии.

Уехать из Рязани навсегда никогда желания не возникало. Мне всегда нравился наш город, а сейчас я еще в большей степени стал его патриотом. Здесь я знаю и вижу себя, а в другом месте — нет. Я много ездил, бывал за границей, все равно Рязань ближе.

— Расскажите, как вам работается с таким экстравагантным исполнителем, как Вилли Мельников?
— Да, Мельников сложный и странный человек. Познакомил нас Дмитрий Макаров, в 90-е он редактировал самиздатовский альманах «Devotion». Отслеживал литературную жизнь Рязани и публиковал, что ему нравилось. У меня есть трилогия, написанная в свободном стиле: «Куница», «Путь на Восток», третья часть без названия — «Икс». На ее основе я записал литературно-музыкальную композицию, но раскруткой своих проектов я не занимаюсь. Макарова заинтересовала эта композиция, заботу о продвижении он взял на себя, и в итоге нас пригласили выступить в столичном «Ирландском доме на Арбате». Туда пришел Вилли, там второпях и познакомились. Потом он приехал к нам, и я ему аккомпанировал. Это была абсолютная импровизация, и этого стиля мы придерживаемся до сих пор. Можно, конечно, все спланировать, довести до совершенства, но мне так работать не интересно. Для меня сцена — это экстремальная ситуация. Психологический экстрим. Хотя, разумеется, работая на таком уровне легко довести себя до саморазрушения.

От постмодерна к Данте
— Помимо музыки вы еще пишете стихи и прозу, как они появились в вашей жизни?
— Я очень люблю постмодерн. Люблю фильмы Соловьева и Германа, мне близка их стилистика. Люблю французских постмодернистов, философов, прежде всего — Жорж Батай, Жиль Делёз, Феликс Гваттари. Балдею от эквилибристики слов в их текстах. А так как я просто так ничего не делаю, мне нужен посыл, они и стали импульсом для пробы собственного пера. Это и не стихи и не проза в чистом виде, это некая стихопроза. Но к литераторам я себя не причисляю, поэтому ничего не издаю, писать продолжаю, именно в виде средства для музыкального выражения.

— Что в планах?
— У меня есть два любимых произведения, на тему которых я хотел бы написать крупные музыкальные формы. Во-первых, «Божественная комедия» Данте. Я когда первый раз ее читал, у меня было ощущение, что я вошел в саму поэму, почувствовал происходящее в ней. Это какая-то внутренняя жизнь, погружающая читателя в страх через видения самого Данте и, одновременно, победа этих древних страхов, живущих в нас. Для меня написание музыки к «Божественной комедии» станет чем-то вроде самоочищения. И есть еще автор, которого часто называют «русским Данте» — Даниил Андреев. Я хочу озвучить его поэму «Навна». Это если говорить о перспективе. А в самых ближайших планах организация большого проекта с известнейшей джазовой вокалисткой и пианисткой Екатериной Черноусовой. 5 марта она выступит с нашими музыкантами.

— Вы свой возраст чувствуете?
— Нет. Я к своему юбилею вообще с улыбкой отношусь.

— Вы довольны прожитой жизнью?
— Не жалею ни о единой минуте.